Где в СВАО находится квартира разведчика Абеля

Легендарный советский резидент жил на проспекте Мира

В сентябре на ВДНХ, на Международной книжной ярмарке, состоялась презентация книги Николая Долгополова «Легендарные разведчики-2». Это 23-я книга писателя, журналиста, заместителя главного редактора «Российской газеты». А героем его первой книжки о работе наших спецслужб за рубежом — «Правда полковника Абеля» — стал легендарный резидент-нелегал, который после обмена на американского лётчика Пауэрса девять лет прожил на ­проспекте Мира, в доме 108.

Разведка с открытым лицом

— Николай Михайлович, скажите, как вы попали в разведку? Я имею в виду тематику ваших книг.
— Можно сказать, случайно. В 1992 году я вернулся из Франции, где пять лет проработал спецкором «Комсомольской правды». А тут при Службе внешней разведки — СВР — открылось пресс-бюро, и нужен был человек со знанием иностранных языков, имеющий опыт работы за рубежом.
— Почему Служба внешней разведки решила открыться?
— Это заслуга Евгения Максимовича Примакова, который уже второй год был директором СВР. Он хотел, чтобы самая большая газета, которую он любил, писала о разведке, чтобы люди знали, чем она занимается.
— Какая тема стала первой?
— Летом 1993 года исполнялось 90 лет со дня рождения советского разведчика Рудольфа Ивановича Абеля. Он же — Вильям Генрихович Фишер. Когда его арестовали в США из-за предательства агента, он назвался именем своего друга, Абеля. Тогдашний руководитель пресс-бюро СВР Юрий Кобаладзе вынес мне огромную кипу папок: напишите статью. Я документы изучил и сказал: ничего на одной лишь их основе написать не смогу: нужно встречаться с людьми, которые лично знали Абеля. Примаков разрешил.

Разговор длиной в годы

— Как вам удалось разговорить Эвелину Вильямовну Фишер, дочку Абеля?

— Вы знаете, за такую формулировку — «дочь Абеля» — Эвелина Вильямовна мог­ла и выгнать. Она очень болезненно реагировала, когда её отца называли не подлинным именем, а псевдонимом, говорила, что всё у него забрали, даже имя.
Характер у Эвелины Вильямовны был непростой, она была очень суровой. Я приходил в квартиру на проспекте Мира каждые выходные, и мы разговаривали по несколько часов. Иногда разговор не складывался, она могла сказать: «Я не хочу с вами разговаривать, вы задаёте некорректные вопросы», а через день звонок: «Что же вы не приезжаете, я вас жду!» Так длилось годами.
— Квартира легендарного разведчика, наверное, была роскошная?
— Малюсенькая! Заходишь — комната, справа кухня, слева столовая с прихожей и коридором. Эту квартиру дали семье Абеля — жене и дочкам, родной Эвелине и приёмной Лидии, — когда он оказался в американской тюрьме, до этого они жили в коммуналке. Они вообще жили бедно. Лидия Борисовна, приёмная дочь, рассказывала, что иной раз в доме и поесть было нечего, кроме картошки. Ведь платили чекистам вопреки распространённым мифам не­ много. У абсолютного большинства была бескорыстная позиция, мне об этом очень разные люди говорили.

На работу в Тяжпромэкспорт не вышел

— Николай Михайлович, вы с детства хотели стать журналистом?
— Нет, наоборот. И папа из-за этого очень расстраивался, ведь он был одним из основателей «Комсомолки», работал в ней чуть ли не с первых дней. В 1938-м перешёл в «Известия», где проработал до 1977 года, до самой смерти. Во время войны был корреспондентом Совинформбюро. Мама работала в журнале «Советский Союз»; двоюродный дядя, Игорь Долгополов, был главным художником журнала «Огонёк». А я, окончив школу, поступил в Иняз.
— Как всё-таки вы начали писать?
— После института меня оставляли в аспирантуре, но папа был уже старенький, мама болела, нужно было зарабатывать. И я уехал переводчиком в Иран — советские специалисты строили там металлургические, нефтяные, энергетические предприятия. Проработал два с половиной года, освоил фарси. И там же начал писать статьи, отправлял их в журнал «Азия и Африка». Приблизительно одну из пяти печатали.
— Сколько вам было лет, когда вы вернулись в Москву?
— Двадцать три года. После очень трудного экзамена меня взяли в Тяжпромэкспорт переводчиком. Я вроде как обрадовался: место престижное. Но спохватился: придётся переводить сухие технические тексты. И… не вышел на работу. В отделе кадров — скандал. В телефон кричат: «Вы что, с ума сошли, да вы «Волгу» себе за год купите!» Потом стали звонить отцу, но он был, разумеется, на моей стороне. И я пошёл в АПН — агентство печати «Новости», начал писать в разные газеты. В «Комсомолке» познакомился с Володей Снегирёвым, он и взял меня на работу.

Чемодан с рукописями

— Николай Михайлович, сейчас вы заместитель главного редактора «Российской газеты». Как находите время на то, чтобы писать книги?
— Пишу обычно целый день по субботам и через раз — по воскресеньям. Плюс обязательно все свои каникулы и отпуска. Если едем куда-то отдыхать, везу с собой чемоданы с книгами, рукописями, фотографиями. У меня железное правило: ни одного дня не пропускаю.
— Что вы сейчас пишете?
— Из новых книг на подходе «Гении разведки». А в работе — «Из блокнота Долгополова». Книга о родителях и родных, обо многих великих и не великих людях, с которыми посчастливилось общаться. Идёт нелегко, подавляю в себе выползающего наружу цензора. Но страниц 200 уже написано.