Леонид Ярмольник: В «Одессе» сыграл своего отца

Актёр рассказал о новой роли, о детстве и о режиссёрах, которые оставили след в его судьбе

В Еврейском музее и центре толерантности на улице Образцова состоялись открытый показ и обсуждение фильма Валерия Тодоровского «Одесса». На вопросы зрителей, в том числе корреспондента «ЗБ», ответил актёр и продюсер фильма Леонид Ярмольник.

Просто чуть добавили седины

— Леонид, в картине Валерия Тодоровского вы играете достаточно колоритного персонажа — тестя главного героя. Расскажи-те о своей роли подробнее.

— Так сложилось, что я её даже не очень-то и играл. Как известно, фильм снят по реальным событиям — это эпидемия холеры в Одессе в 1970-х годах. В центре повествования — москвич Борис, приехавший к тестю с тёщей вместе с сыном Валериком и, собственно, застрявший там надолго. Так вот этот еврейский тесть в фильме — как раз я. Но, опять же, я играл не еврея, я играл человека. А если совсем просто, то я играл своего отца, так что всё, о чём там идёт речь, было мне близко, знакомо и до боли понятно. Мне требовалось просто проживать всё это. Роль, хочу вам сказать, замечательная и, наверное, любимая.

— В фильме вашему персонажу 73 года, что по тем временам довольно много. А вам сейчас 66 лет. Насколько сложно было вживаться в роль?

— Кстати, в роли Григория Иосифовича я вообще обхожусь без грима — только правильная, сделанная по моде того времени стрижка. Ну и чуть седины мне добавили. Я помню, у папы была такая же. А дальше — состояние и ощущение тех забот, которые взвалил на себя этот человек. С одной стороны, играть было трудно: хотелось, чтобы персонаж максимально соответствовал времени, и эту точность донести до зрителя, с другой — легко, так как я хорошо понимал, чего хочу.

Отца нет уже 12 лет. Он ушёл, когда ему было восемьдесят. И я вспоминал и постоянно вспоминаю, как с ним спорил, что-то доказывал. Воскрешая в голове эти моменты, я использовал их в своей роли. Помню, как отец ел, например. Он не любил пользоваться ножом — всё ломал вилкой. Одна рука всегда на коленях, под столом… Я стремился воплотить его всего: как он сидел, как слушал, даже как носил очки. Моя игра была не импровизацией, а поиском.

На идише не знаю ни слова

— Говорят, одесский колорит невозможно передать, если ты сам не коренной одессит…

— Если вы имеете в виду легендарный одесский говорок, характер и юмор, то у нас в картине с этим было очень строго. Режиссёр постоянно повторял, чтобы не было этакого кавээновского прочтения Одессы, когда утрируют пресловутым «щё». Мы все стремились к реальному акценту и очень следили за этим. Мне в принципе было легче: Одесса — один из моих любимейших городов, куда мама отправляла нас с сестрой каждое лето. И Одессу я слышал. У актёров есть такая фишка — слышать место. И тут главное — как раз не утрировать, не переигрывать.

— В картине вы говорите на идише, и довольно бегло. Знаете язык?

— Откуда? Я, признаться честно, не знаю ни слова. Мои родители ещё как-то понимали, но уже не говорили, а бабушка с дедушкой рано ушли из жизни. С нами на съёмочной площадке работала замечательная девушка — лингвист, филолог, переводчик — Александра Полян. Она тщательно учила нас фразам и достигла в этом, судя по вашему вопросу, больших успехов. Особенно потрудилась в этом плане моя супруга по фильму Ирина Розанова. Она невероятная трудяга. Во-первых, не побоялась сделать из себя старуху, а во-вторых, специально учила идиш.

Одессу снимали в Москве

— Хотя всё действие фильма происходит в Одессе, его снимали не на Украине, а в мосфильмовском павильоне.

— Я в Одессу, как, впрочем, и на Украину в целом, к сожалению, невъездной. В 1955 году наша семья пере ехала во Львов, так что детство и школьные годы прошли у меня на Украине. Для меня это очень личная история. Я считаю, что люди, которые придумали эти запреты, хотят пом-нить только ту часть истории СССР, которая им выгодна, и очень верю, что ситуация между нашими странами наладится. А насчёт Одессы… Это вообще город особый: там местные жители не только по-особому говорят, но и думают. Все декорации к фильму были построены по старым фотографиям одесских дворов. Если бы мы попали сейчас в Одессу, то таких дворов уже не застали бы в природе. И «Привоза» того, как в 1970-х, уже давно нет. Остались, к сожалению, одни воспоминания. Но что ценно: у нас всё — до последней тарелочки — подлинное, одесское, тех лет! В Москву пришли три гружёные фуры, в которых нам привезли абсолютно всё — от оконных рам, плит, почтовых ящиков и холодильников до тарелок и стаканов. Вся съёмочная группа потом даже устраивала некое соревнование по узнаванию предметов. Постоянно была такая детско-юношеская радость: вот это собрание Тургенева у меня было, а такие юбка и кофточка у моей мамы до сих пор в шкафу висят…

Режиссёр — прототип Валерика

— В картине вы не только исполнили одну из главных ролей, но и выступили продюсером.

— В мировой практике актёры сейчас часто становятся продюсерами, чтобы придумывать себе интересные роли. Но в моём случае это не совсем так. С Валерием Петровичем мы знакомы уже более 20 лет, и в нашей совместной биографии есть фильмы, которые я продюсировал, но в них не играл. С «Одессой» всё было по-особенному. Можно сказать, что именно я спровоцировал его на работу. Этот фильм — давнишняя затея, и мы с самого начала знали, что там будет роль и для меня. Сценарий для картины Тодоровский писал долго. При ежедневной работе на это ушло более трёх лет. История абсолютно из его детства. Всё было на самом деле: прототип мальчика Валерика — это сам Валерий Петрович. На мой взгляд, картина удалась, недаром она стала од-ной из лучших картин 2019 года и получила уже четыре премии «Золотой орёл».

— Вы как-то сказали, что одна из ваших главных вех, после которой жизнь разделилась на до и после, — роль дона Руматы в фильме Алексея Германа «Трудно быть Богом».

— Алексей Юрьевич — это вообще другая планета и другой способ работы в кино. Конечно, как актёр я тогда очень изменился. Я по-другому стал относиться к своей профессии, к кино. Как ни странно, я стал намного спокойнее, рассудительнее. Потому что Герман видел людей, отношения, события на другой глубине. Когда я снялся в этом — последнем для него — фильме, то подумал: всё — это классика на века! И мне как актёру дальше остаётся только сушить лапти. Но нет, появился Тодоровский — и теперь есть будущее, есть дальнейшие планы. Я безмерно рад, что имею возможность заниматься с ним той профессией, которую уважаю и люблю.